детство
школа
институт
первые работы в материале
армия
Чернобыль
памятник
гражданка
первая кузница
вторая кузница
проектно-реставрационная мастерская
Военно-исторический клуб «Витязь»
работа над музейной экспозицией
создание сайта ДПИ
детство
Родился я в 1967 году в г. Казани. Родители дали мне имя Илья при фамилии Репин. Чем они руководствовались, я не знаю…, но прозвище «художник» приклеилось ко мне с раннего детства.
«Как вы судно назовете, так оно и поплывет» — поется в песне, и я поплыл по жизни с карандашами и кистями в руках.
В 6 лет мама определила меня в изостудию ДК Химиков г. Казани. Я был самым младшим из посещавших студию, но права мои не ущемлялись, а успехи поощрялись похвалами. Мне, как полноправному члену студии был выдан мольберт, планшет и стиратор (прямоугольные пяльца для бумаги). Мама купила акварельные краски «Ленинград» и хорошие колонковые кисти (где она их только достала?!).
Кроме того, моим постоянным наставником была кузина — Галина Мартынова. Закончив 10-и летку и художественную школу, она поступила в Казанское художественное училище. Еще учась в средней школе, я с сестрой и студентами училища с удовольствием ходил на пленер по живописным паркам Казани.
Студенты и преподаватели относились ко мне тепло. Не помню ни разу, чтобы я был высмеян или унижен за неудачную работу. Мне терпеливо объясняли мои ошибки, поправляли и хвалили, когда я успешно справлялся с задачей. Вот так с раннего детства я попал в среду творческих людей, научился видеть мир их глазами, мыслить отвлеченными категориями. Господи, как тяжело мне было учиться в обычной школе.
школа
К слову сказать, школа была не обычная, а специализированная — улучшенного образца. Английский язык преподавали со второго класса, но любить его так и не научили. Преподавая английскую классическую литературу, огромное количество грамматических правил и исключений из них, меня не смогли научить простой разговорной речи. В английском языке я плыву…
Хотя учился я неплохо, большинство преподавателей недолюбливало меня. Я с горечью вспоминал те теплые отношения, которые сложились в среде художников. Сестра окончила училище, несколько раз поступала в Муху (Высшее художественно-промышленное училище имени В.Мухиной). Из компании художников я продолжал общаться только с ней, остальных жизнь сразу разбросала по бескрайним просторам Могучего и Нерушимого…
Я заканчивал 8-й класс, и сестра предложила мне подать документы в Казанское художественное училище. Родителям идея не понравилась, а дирекция спецшколы не захотела портить мною статистику 100% успеваемости (в нашей школе было принято доучиваться до 10 класса). Потеряв еще два года в школе, я поступил в КАИ (Казанский авиационный институт, сейчас КГТУ Казанский Государственный технический университет).
институт
Атмосфера высшей школы отличалась от атмосферы специализированной, как обычный театр от анатомического, где умершие от скуки в первом, развлекают посетителей во втором…
В вузе умереть со скуки было невозможно! Я попал в редакцию факультетской газеты «Мотор», получил освобождение от регулярного посещения занятий, запустил учебу и через год «загремел» в армию. Но какой это был год! За этот год я наверстал в ухарстве и удальстве те десять лет, во время которых влачил незавидное существование в школе.
В моем распоряжении было двухкомнатное помещение редакции, располагавшееся в первом общежитии КАИ. Там имелось все самое необходимое: холодильник, телевизор, магнитофон, две печатные машинки и две кровати! На первом этаже в полуподвале располагалась буфет-столовая, где можно было недорого перекусить, и где всегда подавали холодное пиво!
Редактор — Евгений Кулешов, учащийся на курс старше меня, человек необузданной фантазии, технически грамотный, прекрасный рисовальщик, с первого момента нашего знакомства произвел на меня неизгладимое впечатление. Чего стоили факультетские стенгазеты по 10-15 метров длиной. Рисованные «от руки» цветные заставки на целом ватманском листе, сделанные аэрографом по последнему слову научно-художественной мысли… А какие были юморные рисунки, выполненные отличной графикой и сопровождающие заметки! Печатали эти заметки на печатной машинке, бумагу тонировали, разрезали на абзацы и наклеивали на ватман… Технический прорыв 1985 года — это Вам не «от руки» текст писать километрами!
первые работы в материале
Родители выписывали много различных журналов, среди них «Наука и жизнь». В этом журнале печаталась серия статей про литье из олова. Статьи были толково и подробно написаны и сопровождались рисунками и фотографиями. Меня очень заинтересовала возможность воплотить в материале свои замыслы в домашних условия.
Я попробовал. Слепил перстень из пластилина, залил его гипсом, пластилин убрал, форму высушил в духовке и залил оловом, расплавленным на газовой плите. Отливка удалась с первого раза! Это вселило в меня сильную уверенность в себе. Качество изделия было так высоко, что оставалось только отрезать литники. На кольце был изображен кентавр, стреляющий из лука. Это кольцо я подарил потом, как и многие свои работы, жалко только фотографии его нет. Необходим был объектив для макросъемки — обычным объективом перстень не удалось сфотографировать даже отцу.
Обычных инструментов в магазинах продавалось много, и стоили они копейки, но специальных купить было невозможно даже в Москве, в специализированных магазинах, либо стоили они безумно дорого. Набор резцов для резьбы по дереву отец заказал мне в мастерской НИИ, где он работал. Тамошний слесарь, студент-заочник, изготовил ему их за то, что отец сделал ему дипломную работу (на моей памяти первую и последнюю для постороннего человека). Резцы из инструментальной стали У12а, прекрасно закаленные! Не у каждого мастера-резчика в то время было такое сокровище! Я с удовольствием резал по дереву, а резные фигурки дарил своим друзьям и знакомым. Слово бизнес считалось ругательством, к торговцам относились со всеобщим презрением, а я не понимал, откуда у людей деньги на покупку машин, когда зарплата всего 200 рублей. Отец тоже не понимал, поэтому машины у нас не было…
армия
Детство кончилось, началась армия. К ней я был морально готов – в институте понял, что художники с голоду не умирают, а только от пьянства. Еще в поезде ко мне подошел прапорщик — начальник клуба с вопросом: «Ты Репин, рисовать умеешь?» Так я стал полковым художником.
В армии понимаешь, почему символ власти — ключ! Ключ, это возможность побыть одному там, где одному быть не положено по умолчанию! Постоянное пребывание в коллективе утомляет, изматывает. Из личных вещей солдат Советской Армии имел очень мало личного времени, по уставу — час в день. Да и назвать это «личным временем» — совершить кощунство перед словом «личное»! Единолично владея КЛЮЧОМ от помещения, солдат поднимался над личным составом на недосягаемую высоту, пусть даже это каморка, где хранятся метла и лопаты.
К чему это я… Ах да, у меня было два ключа от двух мастерских. В одной я делал большие уличные планшеты, в другой — мелкие работы и бумажную оформиловку. Поговорка «Художник в армии — первый человек после повара» оправдалась. И все бы хорошо, если бы в 1986 году не жахнула ЧАЭС — Чернобыльская Атомная Электростанция.
Чернобыль
Почему я туда попал? Во-первых: замполит был службист, носил ленинскую улыбку и усы и хотел перейти с повышением в Центральное политуправление округа. Отдать полкового художника из части, заведомо зная, что он туда не вернется — говорит о том, что человеку было абсолютно наплевать на все, кроме своей быстрорастущей карьеры. Любая проверка из политуправления первым делом смотрела в части наглядную агитацию, показатели выполнения соцобязательств, в ней отраженные, а само выполнение этих обязательств ее не интересовало. Замполит хотел не отчитываться перед комиссиями, а самому в них находится, и без размышлений пожертвовал мной.
Не верьте тем, кто говорит, что в 30 километровой зоне отчуждения не работали солдаты срочной службы 18-20 лет, а только военнообязанные семейно-детейные мужчины, призванные на военные сборы! В нашей части, расположенной рядом с поселком Иванково, из 2000 человек личного состава 500 человек составляли срочники — солдаты срочной службы, которые глотали радиоактивную пыль также, как и все остальные. Однако им не поставили в военный билет отметку о прохождении службы в 30 километровой зоне отчуждения…
Чем я там занимался? Солдат — человек подневольный и бесправный, в период службы он даже не был гражданином Великого и Нерушимого. Что приказывали, то и делал. Нет, голыми руками радиоактивный графит с крыши 4-го блока я не сбрасывал — добровольцы нашлись (японские роботы-манипуляторы, на крышу поставленные, через два часа дубу дали). Наши мужики оказались покрепче, выбегали на несколько минут, сбрасывали один два куска графита и убегали… и давали дубу через одну две недели.
Поскольку я имел зачатки «верхнего образования», радиоактивных грибков и яблочек не ел (сплошь и рядом были случаи). Куски графита в качестве сувенира сховать в кармане тоже не пытался (прецеденты случались).
памятник
В Чернобыле я познакомился с удивительным человеком и художником Бобковым Валерием Константиновичем. Талантливейший живописец, отличный организатор, человечный и порядочный творец прекрасного. За неделю до его приезда я получил приказ от командования построить памятник погибшим героям-пожарникам Кибенку, Правику и Игнатенко, которые умерли, получив огромную дозу радиации при тушении пожара на станции сразу после аварии. Валера приехал, когда я доделывал эскизы к композиции, и мастерской рукой внес туда существенные поправки.
Окончательные сроки закрытия саркофага над 4-ым энергоблоком регулярно отодвигались, и начальство решило реабилитироваться быстрейшим открытием памятника… Сроки нам были поставлены нереально короткие — сделать за месяц! Но приказы в армии не обсуждаются, а исполняются. Неоправданными усилиями и средствами памятник из радиоактивного бетона, облицованный радиоактивным мрамором (снятым с дома в Припяти), был своевременно и помпезно открыт.
Это дало мне возможность получить отметку в военный билет о прохождении службы в 30-и километровой зоне и вернуться в свою часть. Обычно срочников после Чернобыля отправляли к черту на рога — с глаз долой из сердца вон! (типа, хрен вас знает, где вы радиации набрались?!).
Дослужив полгода в своей части, ни разу не съездив в отпуск домой (спасибо отцам командирам), не получив денег за службу в зоне, я вернулся домой! Я был несказанно счастлив, хотя с головой время от времени творилось неладное. Иногда я смотреть не мог на краски и кисти, а иногда охватывало необузданное желание творчества…
гражданка
Легко сдав летнюю сессию, которую не смог сдать до ухода в армию, я почувствовал необычайную апатию к учебе в ВУЗе. Чем это было обусловлено, не знаю? То ли моральной усталостью, то ли нервным и физическим истощением. Пол года я абсолютно ничего не мог делать (правда, стипендию получал исправно, и в тунеядстве органы меня не обвиняли).
Решивши быть честным перед самим собой, я объявил родным и близким, что с КАИ я завязываю. Представляю, какой для них это был удар. Что бы быть поближе к искусству я решил устроиться в Художественный фонд Союза художников РТ. Фактически это было нереально, но я вспомнил о Валере Бобкове. Он, пролечившись в Москве долгое время, творил на Академических дачах под Вышним Волочком (Репинские дачи). Мы созвонились, и я поехал туда со своей кузиной, ибо был приглашен.
На дороге, ведущей к Репинским дачам, мы увидели шлагбаум, будку и милиционера. Долго подбирал мент выпавшую челюсть, когда на вопрос «Куда идете?» получил ответ «К себе на дачу…» и паспорт на имя Ильи Репина. Неделю мы душевно отдыхали, гуляли по живописным местам, писали этюды и натюрморты. Валера написал записку Ренату Ибрагимову, своему хорошему знакомому, чтобы тот помог мне устроиться в Художественный фонд Республики Татарстан.
Все бы ничего, но началась перестройка, 1987 год. Что это такое — никто еще не догадывался, но предчувствия были нехорошие. Водка постоянно дорожала и пропадала из продажи, за ней пропали вещи из магазинов и продукты.
Директором фонда тогда был Борисов (не помню имени-отчества). Он не захотел раздувать мной штат организации, но Ренат Ибрагимов «имел вес» и ссориться с ним Борисов тоже не хотел. Чтобы сохранить волков и накормить овец, хитрый директор предложил мне устроится в строящуюся кузницу, которую на паях начинали строить Худфонд и РСУ. Точнее строило РСУ, а фонд должен был наполнить ее специалистами. Решив, что одного Ильи Репина будет более чем достаточно для выполнения паевого договора строительства, Худфонд стал ждать дивидендов от реализации проекта.
первая кузница
Что такое РСУ — это ремонтно-строительное управление, место, где судимости не имели только мастера и прорабы. Единственная организация, куда могли устроится бывшие зеки. В общем-то, не сильно отличалось от стройбата, где мне пришлось служить.
Кузницу мы строили с нуля, вернее стены были… Валера Яковлев — крепкий парень 33 лет, успевший поработать в кузнице порохового завода лет 10, и еще один парень, который уволился через полгода… я его не помню. За полгода мы достроили помещение, сами изготовили оборудование, наладили пневматический молот. Валера давал мне уроки мастерства, я впитывал… Потом вернулся из армии племянник Валеры — Дмитрий Яковлев, а чуть позже Аскар Адылов. Осенью 1989 года кузница была построена.
Свою первую настоящую работу я помню, как первую женщину. В ноябре мы зашли к директору Казанского ТЮЗа с предложением своих услуг. И получили свой первый заказ — изготовить козырек над входом и флюгер, в виде Зиланта на крышу эркера здания. Заказ мы сделали качественно и в срок. Наш козырек и флюгер простояли вплоть до1996 года — тогда ТЮЗ сгорел.
Мы проработали все вместе до 1989 года. Потом случилась нехорошая ссора — были молоды, горячи, рубили с плеча. Я пришел в художественный фонд. Директор сменился, постоянно происходили какие-то революции и противостояния между фондом и Союзом Художников. Несмотря на это, я сделал несколько крупных заказов в различных техниках: витраж, мозаика, несколько заказов из металла. Познакомился с керамистами — Александром Симбириным и Александром Майковым. Часто бывал в их мастерской, где они щедро делились со мной секретами мастерства.
вторая кузница
Появилось предложение построить кузницу. В одиночку я оборудовал кузницу на так называемой «Скотобазе» (название по имени владельцев). За два года я выполнил один крупный частный объект. Но самое главное, в этой кузнице я постиг тайну изготовления сварной стали. Сделал первые многослойные клинки, изготовил образцы дамасской стали. Ни что не вечно в этом мире, Скотобаза разорилась, сейчас на этом месте пустырь.
Я зарегистрировал свое предприятие — общество с ограниченной ответственностью, но неограниченными возможностями. Ни стартового капитала, ни опыта ведения дел я не имел. Предприятие было обречено. Слава богу, я смог его закрыть через четыре года.
В начале декабря 1994 года на свой страх и риск (без заключенного договора) я взялся сделать достаточно сложную работу — разработать технологию изготовления раструба ливневой воронки для Государственного музея Республики Татарстан.
Музей горел в 1987 году, а в 1995 должны были праздновать 100-летие с момента его основания Лихачевым. Стройки, а тем более, реставрационные работы никогда не заканчиваются в положенный срок и согласно проектно-сметной документации. К слову сказать, музей до сих пор недореставрирован. А на деньги, потраченные за 20 лет работ, можно было бы построить Эйфелеву башню.
Мой расчет был на то, что фасадные работы будут сделаны в любом случае. Раструб воронки получился на славу, и я не только получил этот заказ, но и стал работать с автором проекта реставрации музея Козловой (Мамлеевой) Светланой Ахметовной. Силами нашей мастерской были изготовлены и установлены скульптурные композиции на фасаде музея.
проектно-реставрационная мастерская
Мэром Казани тогда был Камиль Исхаков. Подрядчикам деньги не платили — зачем людям деньги платить, и так же работают! Утром, перед «генеральной» планеркой, Светлана Ахметовна велела сотрудникам снять всем скульптурам головы, а на планерке сказала, что головы не поставят на место до тех пор, пока не подпишут акты приемки-сдачи работ. Пять минут Исхаков принародно орал на начальника Управления реконструкции и тот подписал акты на капоте своей Волги (правда потом он на него рычал тет-а-тет, что тот дурак, и даже баба может его «развести»).
В составе мастерской были сделаны: проект реставрации здания Синагоги (евреи все одно по своему сделали, не по проекту), проект реставрации Лютеранской кирхи (не реализован).
Как раз тогда, в 1996 году, в мастерскую было куплено чудо — 486 DX/2 компьютер! Он был мною освоен. Начал с сапера, потом лексикон, корэлВдрю 5 — кривущий пакет, адобе фотожопа 3! И как венец — автокад 11 под DOS и 3дСтудио… Проект мечети Кул Шариф в Казанском кремле, выполненный нашей мастерской занял 2-ое место, потому что руководителем мастерской была женщина по фамилии Козлова (потом она сменила фамилию на девичью — Мамлеева).
Военно-исторический клуб «Витязь»
Примерно в это же время я близко познакомился с Владиславом Хабаровым, основателем и бессменным руководителем военно-исторического клуба «Витязь». Слава вместе с Дмитрием Бугровым написали концепцию детского палаточного лагеря с историко-археологическим уклоном. И с тех пор каждое лето я выезжаю с ним и 100 детьми на живописный берег Камы. В лагере идет ролевая игра, по какому либо историческому периоду, работают мастерские, где детей учат основам мастерства. Я веду литейное или кузнечное дело.
Грянул дефолт 1998 года. От полного разорения меня спасло только то, что удалось устроиться в Таттрансгаз. Чем я там занимался?… Не могу точно сказать. Числился инженером-системщиком, следил за компьютерами, писал начальнику статьи по энергосбережению. Редкий раз удавалось перехватить работу по дизайну и оформлению книг. Тогда я оформил и смакетировал сборник фронтовых стихов Юрия Белаша, и очень сложную книгу на трех языках про мечеть Марджани г. Казани.
В 2000 году с Владиславом Хабаровым начали делать описание работ и составление смет на реконструкцию экспозиционного материала для Национального музея Республики Татарстан. Список получился огромный около 800 предметов. Три года он менялся и дополнялся. В 2003 году музей изыскал средства для выполнения этих работ. А я уволился из Таттрансгаза и обрел «щастье»!
работа над музейной экспозицией
Новоделы (реплики) для этнографической экспозиции Национального музея мы делали в течение трех лет, я постараюсь их детально описать на страницах этого сайта, так как они очень интересны по технике изготовления, и выполнены из различных природных материалов. В этой работе принимал непосредственное участие художник-баталист Олег Брандуков. Все комплексы одежды со снаряжением делались по его эскизам.
В 2004 году я увлекся художественным литьем. Самостоятельно подобрал и изготовил литейное оборудование, которое использовал в работе над бронзовыми репликами для музея. Литейная мастерская росла и крепла до тех пор, пока директор музея Геннадий Степанович Муханов в 2006 году не ушел на пенсию. Новой дирекции она оказалась не нужна — я ее законсервировал.
Летом 2007 года город Елабуга отмечал свой 1000-летний юбилей. Сотрудник Елабужского музея-заповедника Ольга Печенкина позвонила мне и попросила изготовить серию новоделов для этнографической экспозиции Елабужского краеведческого музея. Я охотно принял это предложение и совместно с археологом Дмитрием Бугровым выполнил эту работу.
создание сайта ДПИ
А затем я построил сайт, посвященный ДПИ декоративно-прикладному искусству, об этом читайте здесь.